Сначала сын, потом муж. Или как мать семейства стала свободной женщиной

Иногда в одной больничной палате лицом к лицу оказываются родственники. Причём это не гостевой визит родных к пациенту. Судьба не спрашивает, как распределить во времени инсульт у отца и сына. А это значит, и в отделении реабилитации они могут оказаться в одно и то же время.

И оба в крайне тяжелом состоянии. Это была не та ситуация, когда молния «не бьет в одно и то же место» — матери этого семейства не повезло вдвойне, и сын, и отец были очень плохи.

И все-таки тяжелое состояние удалось стабилизировать, и оба пациента приступили к реабилитации после инсульта. Точнее, приступила команда специалистов. Потому что сами пациенты ни к чему приступить были не в состоянии.

У сына — грубые нарушения речи, он не мог говорить и понимать обращенную речь. Рука и нога не работали совсем. Все это наложилось на особенности личности: до болезни был он довольно вредным типом. Иными словами, делать он ничего не хотел. Когда его тормошили, злился. И не понимал даже, что рядом, на соседней койке, лежит его отец.

Отец также не мог говорить, рука и нога висели словно плети — низкий мышечный тонус после инсульта. Из-за этого тело его не удавалось хотя бы посадить с опорой под спиной. Он валился, словно плохо набитая тряпичная кукла. Увидев сына, заплакал тихо. И — сдался. Не хотел ничего делать. Отворачивался от медперсонала, отказывался от еды, саботировал любые занятия, любые попытки взаимодействия.

Когда я рассказала об этой ситуации матери семейства, она не поверила: «Быть не может! Мой муж всегда был настоящий боец, он и после того, как случился инсульт у сына, рвался за ним ухаживать, да кто ж знал, что в ту же больницу он попадет в качестве больного… Нет, я просто не верю! Это вы что-то делаете не так. Может, невкусная еда? Может, плохой уход? Может, обидели его чем?..»

И несмотря на множество гипотез, которые можно было, приехав в отделение, проверить самой, она этого не сделала. Не попыталась поухаживать сама — оно понятно, все мы взрослые занятые люди. Не попробовала поговорить с мужем или сыном, чтобы мотивировать их предпринимать хоть что-то для восстановления. Не передала и какой-то еды, которая по ее мнению, могла бы понравиться сыну и мужу. Ничего.

И все-таки через пять дней возник повод, который потребовал ее обязательного присутствия.

Ее муж ушел. Ушел быстро, от частой в такой ситуации тромбоэмболии легочной артерии — увы, ни обследование, ни кроверазжижающие лекарства не являются стопроцентной гарантией для таких пациентов.

И она приехала, чтобы подробно расспросить, что случилось, чем лечили, где врачи ошиблись (не принимая мысли, что нигде) и что именно сломалось в и без того поломанном инсультом организме. Вновь повторила, что все это кажется ей какой-то глупостью, ведь он был такой боец, такой вояка, не давал спуску ни одной болезни…

К сыну заходить не стала. Не до того было.

А сын отлежал свои койкодни. Мы скорректировали то, что можно было: избавили его от боли, научили сидеть с поддержкой. Увы, это было все, что можно сделать. Когда больной не меняется в новых условиях, мы учим родственников менять среду под пациента, адаптировать ее под долгий уход за лежачим человеком. Настало время выписки.

Я позвонила матери пациента. Та сообщила коротко, что не сможет его забрать.

«Столько хлопот, понимаете. Не до него сейчас совсем. А можно его задержать, скажем, на месяц? Или два? Почему нельзя?..»

Через час она перезвонила с более решительным настроем: «Я не заберу его. Не хочу. Делайте что хотите. Мне всё равно.»

Я долго думала, в какой именно момент происходит в сознании человека метаморфоза от «врачи загубили мужа, но хоть сын жив, а значит, не все так плохо» до «а ведь два инсульта у близких по сути сделали меня совершенно свободной женщиной, и я буду не я, если этим не воспользуюсь?»

Она очень четко поняла, что если не заберет сына домой, никто не заставит ее это сделать — у больницы нет юридических рычагов для этого. Мы можем лишь передать оставленного родными человека в хоспис, если там есть койка, а через определенное время его оформят в дом престарелых, уже навсегда. Нн буду рассказывать про условия в этом учреждении — отмечу лишь, что постоянного присутствия лечащего врача там нет, а средний и младший медперсонал сбивается с ног, выполняя работу по уходу. Понятно, что уход этот далек от рекомендованного.

Осуждаю ли я ее? Нет. За время работы в медицине мышца осуждения атрофируется, делать это некогда и незачем. Есть люди, есть их выбор, есть последствия этого выбора. Вот и всё.

Но всё же мне немного жаль, что у этой истории не получилось счастливого конца.

По материалам-Мозговедение